Эскимо с Хоккайдо

Вот таким образом девица и вышла на мой след. Побеседовала с дежурным в гостинице, расспросила его в подробностях о смерти деда. Дневной Менеджер, словоохотливый как всегда, упомянул репортера из знаменитого журнала «Молодежь Азии». Даже если он при этом не назвал моего имени, этого было довольно: девушка позвонила в Кливленд Эду, спросила о «вашем корреспонденте, проживающем в отеле "Кис-Кис"», и получила всю информацию.

Ее зовут Сэцуко Нисимура, наконец-то удостоился я узнать. С дедушкой она последние два года не виделась и даже не знала, что он перебрался в Хоккайдо, пока ей оттуда не позвонили. Прежде они были очень близки, но два года назад разошлись. Были нелады, пояснила она мне на скамейке в парке возле заброшенного, без уток, пруда.

Я рассказал, как ее дед принес мне в номер полотенца и рухнул на пол. Его попытку поговорить о бессмертии я не упомянул, как не упомянул визитку и последние слова умирающего.

Сэцуко примиренно кивала, снова извинялась за то, что нарушила мои планы на утро. Я заверял ее, что никаких особых планов и не было, извинялся за то, что не успел ближе познакомиться с ее дедом. Мы всего лишь обменялись парой слов, сказал я. Мне показалось, он был милый, приятный человек.

Тогда она спросила, видел ли я, как дух ее дедушки покинул тело.

Я признался, что не видел, и на этом и без того нелегкий разговор заглох окончательно. Сэцуко отвернулась от меня и тихо заплакала.

В этот момент я готов был показать ей визитку с телефонным номером, но что-то меня остановило. Смерть дедушки и без того подкосила бедняжку, к чему ее еще грузить. Конечно, она могла бы мне рассказать про эту картинку с птичкой, а может быть, даже знала, откуда эта же татуировка взялась на плече Ёси, но как-то некрасиво допрашивать молодую женщину, которая плачет на скамейке в парке.

После долгой паузы госпожа Нисимура вдруг встала, снова извинилась, поблагодарила меня, извинилась еще раз.

– Может, я вам потом позвоню?  – предложил я.  – Постараюсь еще что-нибудь припомнить.

Закусив губу, она оглядела пруд без уток и деревья без листьев. Достала из сумочки ручку, написала номер на бумажке из «Привет, киса». Протянула мне свой телефон и собралась уходить.

Я резво вскочил, намереваясь проводить ее.

– Извините,  – тихо произнесла она.  – Мне кажется, да, я думаю, мне сейчас надо побыть одной, пожалуйста…

Я покорно кивнул и уселся на скамью, уставившись на свои ботинки. Желтеющая трава оставила на них пятна. Я попытался представить себе, как Ночной Портье сидел на этой самой скамье и как ему тут нравилось. Я, конечно, мог вообразить старикана исключительно в униформе портье – ну, ничего не поделаешь. Такая и нарисовалась картина: тощий старик в маленькой форменной шляпе сидит на скамье и бросает хлебные крошки уткам.

Другая картина вытеснила первую: снова Ночной Портье, сползающий по стене моего номера в отеле «Кис-Кис». Они не идут, говорит он. Глаза его закрыты, бессильные пальцы разжимаются.

Я поднялся и пошел прочь из парка.